Выготский, Гегель и психотерапия

1

Хотел написать статью «Гегель и невроз». Суть там была в следующем:

— Внутренний конфликт человека (клиента в психотерапии) развивается аналогично тому, как Гегель описывает развитие идеи.

— Клиенты приходят в терапию на разных стадиях развития внутреннего конфликта и соответственно, действия терапевта должны соответствовать стадии.

— Терапевты без помощи Гегеля справляются с прохождением почти всех стадий. Но есть финальная стадия, которую можно назвать «единство различного» и суть которой в том, что две стороны внутреннего конфликта осознаются одновременно, как противоположные, и как одно и то же. Это звучит, как словесный выверт и непонятно без длинных, подробных объяснений. Нечто похожее отражено в нашей «теории парадоксальных изменений». Но, в общем, чтобы понимать эту стадию внятно, без Гегеля уже не обойтись.

И в статье я хотел попробовать изложить суть этой стадии, а так же поразмышлять, в чем специфика действий терапевта на этой стадии.

Но так как Гегель писал таки про развитие идеи, а не внутреннего конфликта, нельзя просто перенести оттуда сюда всё без изменений. Поэтому мне показалось, что стоит разобраться сначала в психологической теории развития. Наиболее адекватная тут теория развития Выготского (так как он во многом опирался на Гегеля, да и вообще).

Стал я значит разбираться в его теории развития и увяз очень глубоко. Забыл вообще про Гегеля, решил писать статью про теорию развития Выготского и психотерапию.

Но всё это сложно и я устал. Даже то, что уже можно было бы собрать в статью, нет сил собрать.

Поэтому подумал, что лучше буду писать сюда какие-то отрывочные, разрозненные размышления, и получать энергетическую подпитку от каких-то откликов или хотя бы от осознавания, что кто-то это читает. А когда все разрозненное тут понапишу, это будет легче собрать в итоговую статью.

В общем, буду теперь тут спамить вот этим всем.

2

В теории гештальт-терапии для меня самым неясным моментом был вопрос о развитии — что развивается в процессе терапии?

В нашей основной книжке (ПХГ) излагается теория селф и единственная «устойчивая» часть селф — это персонелити. Они там называют ее вербальной копией селф. В общем всё, что относится к речевому мышлению относится скорее к персонелити. И авторы замечают, что в идеале, в результате терапии — персонелити настолько мало, насколько возможно. Здоровое селф, грубо говоря, свободно от концепций, насколько это возможно и собирает концепции в соответствии с ситуацией, идет от опыта.

Но сама эта возможность, само это здоровье селф — обеспечено не персонелити, не его развитием.

Тогда вопрос — где, в чем, как закрепляются результаты терапии — что развивалось-развивалось и развилось?

Отвечая на этот вопрос, авторы возвращаются, как мне показалось к бихевиоризму. Развитие — это тренировка. Тренировка Эго. Клиента тренируют идентифицироваться со своими различными импульсами, желаниями, переживаниями.

И результат тренировок — навык. Но так как бихевиоризм им не нравятся, они немного увиливают от этого вопроса, он размывается.

В терапевтической практике тоже возникает этот вопрос — что развивается, меняется от сессии к сессии? Не начинается же с нуля каждая сессия.

Часто и в практике объясняют это по-бихевиористски: тренируется навык распознавать свои чувства, желания; навык выражения своих чувств, навык поддерживать отношения и т.д.

И как будто бы навык достигается просто большим количеством повторений — ходи на терапию, практикуй распознавание чувств, практикуй поддержку отношений и всё остальное — и навыки сформируются.

Меня такое объяснение не удовлетворяет, кажется ошибочным.

Попробуем поразбираться, что и как развивается, если отвлечься от бихевиоризма (в следующих сериях, так сказать).

3

Я для себя выделил три основных источника, так сказать, по которым пытаюсь разобраться в теории развития Выготского.

1). «Мышление и речь» — основной законченный его труд. Здесь про развитие именно мышления (речевого), как центральной штуки для развития сознания в целом. Но это исследование таки именно мышления, а не развития сознания в целом.

2). «Вопросы детской (возрастной) психологии» — это книга, собранная из его рукописей, стенограмм лекций, глав недописанной книги. Вот она про развитие сознания в целом.

3). «Основы дефектологии» — это сборник текстов (5й том собрания сочинений) про патологическое развитие, его компенсацию и преодоление.

До дефектологии я еще не добрался, это еще в проекте.

Для многих это будет неожиданным, но одной из центральных штук, интересовавших Выготского было осознание.

Как внимание, восприятие, память и т.д. из непроизвольных, текущих спонтанно и неуправляемо, неосознанно — становятся осознанными и произвольными. Если младенец (и животное) не могут направить свое внимание произвольно, их внимание может быть только чем-то привлечено, то за счет чего такая возможность появляется у взрослого?

И его исследования говорили, что все функции становятся произвольными и осознанными за счет интеллектуализации.

Восприятие становится смысловым, память становится смысловой и т.д.

Взрослый может сознательно обратить внимание, выделить что-то в восприятии сознательно, запомнить специально и т.д. Ребенок до определенного возраста этого не может.

А дальше интересный момент — в экспериментах было обнаружено забавное — разные функции (память, внимание, восприятие и т.д.) становятся за счет интеллектуализации произвольными к определенному возрасту (школьному), а само мышление произвольным еще не становится. Ребенок может правильно применять логические категории, когда делает это спонтанно, непроизвольно в подходящей ситуации. Но когда это надо сделать специально, сознательно — он этого сделать не может.

И отдельное исследование было посвящено вопросу, как становится произвольным, осознанным само мышление.

Решив этот вопрос, Выготский перешел к следующему. Ну это уже отчасти моя интерпретация, но мне кажется, что он к нему перешел. Суть его в следующем:

Осознанное мышление — это хорошо. Но личность — это больше, чем мышление, хотя бы потому уже, что у всякого мышления есть мотивация. Выготский выяснил, как становится осознанным или иначе говоря, достигает самосознания мышление. Но теперь вопрос: как становится осознанной и произвольной мотивация? Чтобы человек мог сознательно и произвольно не только думать, но и жить. Это уже вопрос о том, как достигает самосознания (и свободы) личность в целом.

В этом разобраться Выготский не успел, а нам по работе нужно таки это понять.

Есть на эту тему несколько предположений, размышлений.

Чтобы их внято изложить, надо будет кратко сказать и про развитие мышления отдельно, и про развитие сознания в целом (т.е. криво пересказать первые два источника, которые я указал в начале поста).

4

Что такое значение слова? Грубо говоря, это путь, который должна проделать мысль, чтобы соединить предмет и обозначающее его слово.

При том, что слово и предмет будут оставаться прежними, путь мысли может быть разным.

Например, два человека смотрят на один и тот же стол и оба говорят — это стол. Но путь мысли от слова «стол» к этому конкретному столу у них разный. Один считает, что стол — это штука на четырех ножках, на которую можно складывать что-то. Когда он увидит стол на одной ножке, он скажет — это не стол.

Для другого 4 ножки не обязательны, но важно, чтобы это была прямоугольная штука и круглый стол для него не стол.

А для совсем маленького ребенка стол — это, например, штука, которая у нас стоит на кухне. И столы, которые не у нас на кухне — это уже не столы.

Путь мысли, соединяющий слово и предмет может быть разным как по конкретному содержанию (у одного стол — прямоугольное, у другого — на 4х ножках), так и по типу работы мысли (например, ориентация на существенные признаки или на случайные).

Значение слова, то есть работа мысли, относящая предметы к слову — это простейшее проявление речевого мышления, но в нем отражаются характеристики мышления в целом — его уровня, устройства на текущий момент.

У Выготского есть многим известная теория стадий развития мышления. Значения на разных стадиях устроены (функционируют) по разному. Высшие стадии развития мышления от низших отличаются существенно и эти различия имеют значимые следствия для психики в целом.

Он выделяет три большие стадии:

1). мышление в синкретах (синкретическое)

2). мышление в комплексах (комплексное)

3). мышление в понятиях (понятийное).

Каждая стадия включает множество подстадий.

Прям в детали не будем вдаваться, попробую сказать какие-то важные общие вещи.

Синкретическое мышление.

Синкрет — это грубо говоря, каша — отсутствие внятной структуры и границ.

Ребенок, мыслящий синкретично, относит к слову разные предметы на основе субъективных, случайных впечатлений. Предметы эти могут реально не иметь ничего общего. И эти предметы не устойчиво закрепляются за словом. Значения слов у ребенка тут текучи, безграничны, не устойчивы.

В терапии мы можем иметь дело с чем-то вроде синкретического мышления, когда клиент пытается описать неясные для него переживания или желания. У него есть какая-то каша из субъективных ощущений/впечатлений, которая течет и ускользает, в которой не удается выделить ни главного, ни хотя бы каких-то его границ.

Или в обыденной жизни, когда есть ощущение, что чего-то хочется, но совершенно непонятно чего — какие-то невнятные неуловимые ощущения хаотичные.

Комплексное мышление.

Мышление в комплексах — это большая эпоха в развитии мышления, не всем людям удается продвинуться дальше этой стадии.

5

Как уже написал в предыдущем посте, Выготский выделяет три больших стадии (каждая имеет множество подстадий):

1). мышление в синкретах (синкретическое)

2). мышление в комплексах (комплексное)

3). мышление в понятиях (понятийное).

Про синкретическое немного написал в предыдущем посте. Теперь про комплексное мышление.

Комплексное мышление.

В реальной жизни нет такого, что человек был на стадии синкретического, потом полностью перешел на стадию комплексного, потом полностью на стадию понятийного. Во-первых, можно говорить о том, что какой-то тип мышления доминирует на соответствующей стадии, но в каких-то сферах, вопросах, моментах человек мыслит при этом примитивнее по типу. А, во-вторых, более развитое мышление не отменяет предыдущие типы, а включает их в себя в подчиненном виде. Как многоклеточный организм включает в себя клетки, которые как бы одноклеточные организмы (кривое сравнение, но идея из него надеюсь ясна).

Чем комплексное мышление отличается от синкретического? Сначала скажем про различие синкретического и комплексного значений (значений слова). Синкретическое значение, соединяет слово со множеством предметов/явлений, которые не имеют объективной связи, общности. Они объединены только на основе субъективных впечатлений человека (ребенка). Эти впечатления неустойчивы, текучи, соответственно и значение — изменяется, не имеет внятных границ и структуры. Ну, представьте, насколько устойчиво и вообще каково значение слова типа “бобо” или “меме” у ребенка, только начинающего впервые общаться вот такими словами с родителями.

Комплексное значение соединяет слово с предметами, которые имеют объективную связь. Но (в отличие от понятий), эта связь не логическая, абстрактная, а фактическая, наглядно-эмпирическая. Какую человек (ребенок) улавливает фактическую, наглядную связь в своем конкретном опыте, восприятии — так он и связывает предметы в мышлении (и в значении слова).

Забавный пример из жизни взрослых. Слушал одного блогера-психотерапевта, ее спросили про отношение к гештальт-терапии. Она ответила, что негативное, потому что гештальтисты занимаются гаданием на картах таро. Такой у нее был опыт.

Так-то, конечно, есть гештальт-терапевты, которые и выпивают, и обижают животных и черте чем-еще занимаются. Но карты таро (как и остальное, мной перечисленное) с гештальт-терапией не имеет никакой логической связи. Конкретный, эмпирический гештальт-терапевт, ее знакомый, фактически этим занимается. Фактическая связь в ее опыте есть. Эта фактическая связь перешла в ее мышление, стала связью идей, вошла в комплекс “гештальт-терапевт”. Это уже не синкрет, но еще не понятие. Про гештальт-терапевтов она мыслит комплексно.

Итак, комплекс — это такой предок понятия, примитивный его аналог, в котором нет структуры, разделяющей существенные и случайные свойства. Комплекс — это комбинация свойств, списанная с конкретного, единичного, случайного примера из жизненного опыта. Скажем, комплекс “чашка” будет перенесен в мышление с конкретной чашки, с которой имел дело человек (ребенок). Эта чашка имела определенную форму, цвет, размер и т.д. И все эти свойства войдут для него в комплекс “чашка” без адекватного различения, какие свойства существенные (делают чашку чашкой), а какие случайные, частные, при перемене которых чашка осталась бы все равно чашкой.

А как в комплексном мышлении человек будет мыслить, что еще является чашкой, помимо его чашки-прототипа? Так как нет различия между существенными и несущественными свойствами чашки, его мысль может пойти по любому из свойств. Тоже чашкой может быть для него то, что имеет такую же форму, или такой же цвет, или такую же трещинку. Например, и синяя чашка, и синий ботинок могут быть для него “чашка”.

Но в реальной жизни такие курьезы даже у детей мы встречаем редко, потому что обычно люди не сталкиваются с необходимостью понять, что же еще является чашкой на основе только мышления. Ребенку говорят — возьми вот эту чашку. А потом про другую чашку — возьми теперь эту чашку. То есть про все чашки, с которыми он сталкивается в опыте ему уже сообщили — это тоже чашка, ему не потребовалось самому логически выводить исходя из каких-то признаков — чашки это или нет. Он эти конкретные чашки запомнил в лицо, как людей, как своих родственников.

У ребенка есть с одной стороны знание (память) о конкретных 9-10 чашках, про которые ему сообщили — это чашки. С другой стороны, каждую чашку он перенес в мышление со всем множеством ухваченных им свойств, без различения случайных и необходимых. Когда ему надо будет думать про чашки, он будет вспоминать свои конкретные чашки и опираться на эти образы. Его спросят: должна ли быть у чашки ручка? Он вспомнит свои чашки — там ручки были у всех. Тогда он скажет, что да, ручка быть должна.

6

В предыдущем посте уже написал, что комплекс — это примитивный предок понятия. Примитивность его в том, что он является больше воспоминанием, чем мыслью — воспоминанием о конкретном опыте. В этой мысли-воспоминании нет логической структуры, отделяющей необходимое от случайного, существенное от второстепенного.

Вернее так: в самом воспоминании логическая структура есть. Но человек ее еще не понимает в полной мере. Он не понимает ее настолько, чтобы отвлечься от конкретных воспоминаний. Он за них держится, потому что в них встроена логическая структура и двигаясь по воспоминаниям, как по карте, человек будет действовать разумно, но если от них отвлечется, то запутается. Логическую структуру из воспоминаний он выделить еще не может, не может отделить ее от конкретного опыта, конкретных воспоминаний, наглядных образов.

Комплекс — это вот такое воспоминание, в котором человек уже улавливает многие связи, но если отвлечется от наглядного, конкретного воспоминания, то мысль рассыпается.

Важный момент — как комплексы связаны между собой в комплексном мышлении, какую они образуют структуру.

Комплексы — это такие почти изолированные острова в сознании, которые не образуют единую систему, иерархическую структуру. Вот, например, есть комплекс “цветок” и комплекс “роза”. В комплексном мышлении они не находятся внутри одной иерархической структуры, где роза — это частный случай цветка. Они стоят рядом, через запятую.

В понятийном мышлении есть система, иерархическая структура. Если представить, что на верхних этажах иерархии наиболее обобщенные понятия, а на нижних наиболее частные и конкретные, то мысль в понятийном мышлении может свободно двигаться по этажам этой иерархии вверх-вниз — от частного к общему и общего к частному.

А так же, разные понятия одного уровня обобщенности (скажем, чайник и ботинок, или посуда и обувь) так же в понятийном мышлении включены в единую систему, связаны какими-то логическим отношениями, выходящими за пределы личного конкретного опыта.

Грубо говоря, в понятийном мышлении у каждого понятия есть свое место в единой системе координат, в соответствии с его уровнем обобщенности (выше этажом более общее понятие, к которому наше понятие относится как частное к общему, а ниже — более частное, само являющееся частным случаем нашего понятия) и в соответствии с его логическими отношениями с другими понятиями того же уровня обобщенности (на том же “этаже”).

В комплексном мышлении нет такой системы координат, иерархической структуры.

Нет иерархических отношений между частным и общим. Например, клиент в психотерапии не связывает конкретное свое действие с каким-то паттерном, как частное с общим.

Частное в комплексном мышлении изолированно от общего, логического перехода между ними нет, это просто две разных штуки тут.

А без таких переходов и разные частные предметы, явления не могут быть связаны через что-то общее, логически. Они связаны либо так же, как они наглядно связаны в конкретном опыте, либо какой-то случайной связью, как ассоциации.

Или же, примерно так, как мои посты. Тут снова пока остановлюсь.

7

Важная особенность комплексного мышления — оно не осознанно. Это значит, что думая комплексно, человек не осознает способ, которым мыслит.

При этом задачу, которую человек решает с помощью мышления — он осознает.

Школьный пример: ребенку задают математический вопрос, он дает на него ответ, но не может объяснить, как он этот ответ получил. Способ решения им не осознается и может быть сделан предметом осознания только при значительной поддержке и помощи учителя (а до какого-то уровня развития ребенок не может сделать его предметом сознания даже и с помощью учителя).

Грубо говоря, обычное комплексное мышление — это житейски-практическое мышление, которое подчинено практическим жизненным задачам, как-то с божьей помощью происходит, иногда удачно, иногда нет, но обычно не рефлексируется и не становится самостоятельным предметом внимания.

Такое есть у нас у всех, но человек, который дорос до понятийного мышления может при необходимости сделать способ своего мышления предметом внимания, осознания. И сознательно подчинить свое рассуждение какой-то абстрактной мысли, идее.

А человек, который находится в основном на стадии комплексного мышления — этого не может (самостоятельно, по крайней мере). Он не может отвлечься от конкретной практической задачи и переключить свое внимание на способ, которым мыслит. Он не может сознательно строить свои рассуждения в соответствии с какой-то абстрактной идеей.

За счет чего происходит переход от неосознанного мышления к сознательному? Чем объясняется появление способности осознавать способ мышления и сознательно его направлять?

До Выготского это объясняли двумя основными идеями. Упрощенно они звучат так:

1). Человек начинает осознавать свое мышление в силу того, что сталкивается с проблемами и противоречиями, которые не решаются спонтанным мышлением. Возникает необходимость осознавать — вот человек и осознает.

2). Человек осознает свое мышление в силу того, что переводит его в слова, выражает его в речи.

Несмотря на то, что здравое зерно в этих идеях есть, Выготский замечал, что они не объясняют осознавания.

Первая идея не объясняет потому, что необходимость в осознавании не объясняет как и за счет чего эта необходимость удовлетворяется (мне необходимы, например, крылья, но они от одной этой необходимости не вырастают).

Вторая идея не объясняет, почему перевод в слова делает мышление осознанным, а не сохраняет его столь же неосознанным в словах.

Выготский и его друзья провели свое большое исследование. Дальше попробую сформулировать выводы, которые они сделали из этого исследования.

8

Итак, Выготский с коллегами провел специальное исследование, чтобы разобраться, за счет чего возникает способность осознавать свое мышление.

И пришел к выводу, что человек осознает свою мысль, когда она является для него элементом иерархической системы понятий. Попробую это постепенно пояснить.

Уже до этого исследования Выготский сформулировал принцип единства общения и обобщения (общения и мышления). Любое слово — это уже обобщение, любое слово включает в себя обобщающую работу мысли. Слово является средством и общения, и мышления. Возможности общения и возможности мышления находятся во взаимной зависимости. Общение ребенка со взрослыми продвигает его мышление, а продвинувшееся мышление открывает новые возможности общения, более развитого общения.

Тут только важно понимать, что общение не сводится к говорению, болтовне. И развитие общения это не про то, что человек начинает больше болтать или становится более общительным. А про то, что расширяются его возможности взаимопонимания.

Так вот.

Комплексного мышления оказывается вполне достаточно, чтобы вести среднестатистическую взрослую жизнь — и для общения, и для мышления. Команда Выготского проводила эксперименты с жителями отдаленных деревень средней азии, крестьянами, пастухами, не получившими школьного образования. Диагностировали у них комплексное мышление. Я думаю, что и для нас, современных горожан комплексного мышления чаще всего тоже хватает и большего не требуется. Наша среднестатистическая житейская жизнь не требует от нас иерархической системы понятий ни в общении, ни в мышлении.

А вот изучение наук в школьном обучении — это такое специфическое, удивительное общение, которое требует иерархической системы понятий и производит ее.

Школьное обучение — это такое общение, предметом, содержанием которого являются как раз иерархические системы понятий — системы научных понятий.

Как иерархическая система понятий позволяет осознавать мысль?

Кстати, что это значит, осознавать свою мысль, свое мышление? Самое главное в осознавании своего мышления — это возможность мыслить сознательно, произвольно, т.е. свободно.

Выготский, как и Гегель с Марксом понимал свободу как способность быть причиной самому себе, определять себя самому. Соответственно, свободное мышление — это мышление, которое определяет себя само. То есть свободное мышление — это мышление, которое определяется законами мышления, а не какими-то внешними ему, скажем, законами памяти, восприятия и т.д.

Так как комплекс — это в значительной степени воспоминание, чувственный образ, комплексное мышление несвободно. Собственно мышление в “комплексном мышлении” подчинено законам случайного чувственного образа, случайным свойствам конкретного воспоминания.

Когда человек осваивает систему понятий, его мышление подчиняется системе понятий, которая является уже мышлением в собственном смысле слова, абстрагировавшимся от случайных свойств конкретных примеров, чувственных образов, воспоминаний и т.д.

Система понятий — это как “поле”, которое отличается от комплекса, как другого “поля”. Мышление из одного поля переходит в другое. Оно зависело от закономерностей и сил “комплексного поля”, а теперь зависит от закономерностей и сил “смыслового поля”.

Так как всё-таки иерархическая система понятий позволяет осознавать свое мышление?

Понятие опосредствованно системой понятий. Это значит, что понятие — это уже указание на определенную систему, которая указывает на него обратно, является теорией этого понятия. Поэтому использование понятия необходимо включает в себя оперированием теорией этого понятия. Получается, что понятие так обращает внимание на предмет, что при этом одновременно обращает внимание и на себя, делает и себя предметом внимания, мышления.

Комплекс в отличие от этого — указывает на предмет и всё. Не указывает на теорию себя и через это на себя, не возвращает внимание и сознание к себе.

Тут пока остановлюсь. Чуть-чуть еще в следующий раз продолжу и буду постепенно переходить к тому, какое это всё имеет отношение к психотерапии.

9

Остановился на том, что способность осознавать свое мышление возможна при особом способе мышления — мышлении в понятиях.

Этот способ мышления не возникает “естественно” в ходе повседневной житейской жизни, не характерен и не обязателен для нее. Но этот способ обязателен в рамках научно-теоретической деятельности. Осваивая науки в ходе школьного обучения, дети постепенно осваивают и соответствующий способ мыслить, структуры мышления — понятийное мышление.

Люди, которые возмущенно ждут, когда же им пригодится алгебра и прочие школьные знания, упускают как раз этот момент: главное в тех знаниях — это что их структура становится структурой мышления как такового.

Когда человек освоил мышление в понятиях на материале школьных предметов, у него появляется шанс мыслить так и всё остальное.

Напомню, что главная радость понятийного мышления для нас в том, что оно в отличие от комплексного — сознательно, произвольно. Мысля в понятиях, человек может мыслить целенаправленно, осознавая, что делает.

В школе, осваивая науки, человек научается мыслить сознательно сначала сами эти науки, а затем данная способность прорастает и во все остальные сферы сознания и жизни.

Вот я с грехом пополам пересказал, описал развитие мышления от синкретического к понятийному.

Но в психотерапии нас интересует не мышление само по себе. Клиент может иметь невероятно развитое мышление, быть блестящим математиком, например, но иметь такие же неврозы, как человек со скромно развитым мышлением. А бывает, что у математика неврозы помощнее.

Это как будто согласуется с обыденным представление про чувства и разум — что чувства — это чувства, а разум — это разум и вместе им не сойтись. Типа, это два разных мира, две несвязанных психических функции. Т.е. можно думать про чувства, но сами по себе чувства не содержат в себе никаких интеллектуальных моментов.

Однако мышление участвует не только в решении математических задач. Каждая функциональная задача сознания (воспринять, запомнить/вспомнить, помыслить и т.д.) выполняется сознанием в целом, а не одной специальной, изолированной психической функцией. Т.е. запоминает, например, не сама по себе память, как отдельная изолированная функция. Запоминание осуществляется комбинацией, кооперацией функций — восприятия, мотивации, мышления, внимания, собственно памяти и т.д. Такая кооперация — это не сумма функций, а определенная система, структура.

Для выполнения разных функциональных задач сознание скооперировано по-разному. Т.е. в запоминании мышление и память связаны одним образом, в думании другим, а в восприятии третьим.

Развиваются функции так же не изолированно друг от друга. Развитие одной функции изменяет все кооперации и соответственно изменяет сознание в целом.

Развитие мышления (от синкретического к понятийному) изменяет роль, характер участия мышления во всех кооперациях сознания, изменяет сами эти кооперации, их функционирование. Т.е. изменяет способ выполнения сознанием всех его функций.

Важно понять разницу между тем, как работает мышление, когда выполняет свою, так сказать, прямую функцию — мыслит. И тем, как оно работает в составе других функций.

Например, в составе восприятия. На ранних стадиях развития восприятие является флагманом сознания, т.е. доминирующей функцией. Все остальные функции работают только как включенные в восприятие компоненты: память — как узнавание непосредственно воспринимаемого, мышление — как улавливание связей в непосредственно воспринимаемом и т.д.

На этих ранних стадиях мышление, включенное в восприятие — очень примитивное. И поэтому восприятие не очень интеллектуальное, не очень смысловое. То есть воспринимаются только простые, грубые гештальты (целостности). А по мере развития мышления развивается и интеллектуальность восприятия. Взрослый человек видит сложные смысловые единицы, которые для маленького ребенка вообще не собрались бы в устойчивые гештальты, не выделились бы в фигуру.

Но здесь нет такого, что взрослый сначала видит хаос чистым восприятием, потом начинает думать о воспринятом и интерпретирует воспринятое в смысловые единицы. Человек сразу видит смысловые единицы, так как его восприятие смысловое, включает в себя интеллектуальную работу, как свой собственный внутренний компонент, а не как внешне приложенное к восприятию мышление.

Это различие наглядно при некоторых мозговых нарушениях, приводящих к нарушению целостности восприятия. Человек смотрит на предмет, например, на часы и у него не складывается целостный образ. Он говорит: вижу круглое, там еще стрелка, цифры — наверное, это часы. Т.е. он может обдумать эти элементы и сделать интеллектуальный вывод, интерпретацию, что это часы. Но и после интерпретации он не видит часы, образ не собирается в целое.

В смысловом восприятии человек не приходит к выводу, а именно видит непосредственно целостные смысловые единицы.

Так же как и восприятие, все функции сознания включают в себя мышление, как свой внутренний компонент, а не как внешне приложенное к ним думание.

Аналогично обстоит дело с чувствами и желаниями. Можно думать о чувствах и это будет работа мышления как такового по его прямой специальности. А есть еще встроенное в чувства мышление, как их собственный внутренний компонент. Чувства (в развитом сознании) интеллектуальны, они смысловые непосредсвенно, так же, как и восприятие.

Я уже говорил, что мышление человека не находится полностью на каком-то одном уровне. Какие-то вещи человек мыслит на понятийном уровне, какие-то на комплексном, какие-то на синкретическом. Эта неровность касается и мышления, встроенного в остальные психические функции. Может быть так, что человек мыслит науки на понятийном уровне, а интеллектуальность его чувств и желаний дай бог на комплексном уровне в основном.

Думаю, что не преувеличу, если скажу, что заметное отставание интеллектуальности чувств и желаний от общего уровня развития мышления самого по себе характерно для подавляющего большинства землян.

Дальше продолжим про то, в чем это проявляется и чем объясняется этот удивительный факт.

10

Напомню, что каждую “психическую” задачу (воспринять, запомнить, подумать и т.д.) выполняет сознание в целом. Не одна память запоминает, а все функции объединяются в систему и эта система выполняет задачу “запомнить”.

Акт запоминания (как и любой другой) может произойти только в результате скоординированной работы мотивации (без нее никакой процесс не начнется), восприятия (нужно воспринять то, что запоминаешь), внимания (чтобы на чем-то в восприятии сфокусироваться), мышления (чтобы уловить связи в воспринимаемом, а не бессмыслицу видеть), собственно памяти (чтобы таки запомнить) и т.д.

Выготский называл эти объединения функций “психологическими системами”.

Эти системы безумно сложны, потому что каждый их элемент (отдельная функция) сам является психологической системой, так же объединяющей в себе все функции, которые опять же являются психологическими системами.

В их сложности сейчас разбираться не будем. Для нас сейчас важно в связи с этими системами различать:

1). Психологическую систему “Мышление”, когда она в первую очередь мыслит (например, решает математическую задачу) и

2). Ее же, когда она входит в другие психологические системы (память, восприятие, внимание, мотивация и т.д.).

Нам важно это различать, потому что мы регулярно сталкиваемся с тем, что мышление “само по себе” у человека уже почти понятийное, а мышление в составе чувств и желаний — комплексное или синкретическое.

Это явление и создает впечатление, что мышление и чувства противоположны, разум с сердцем не в ладу.

Как в чувствах (в психологической системе “Чувства”) участвует мышление?

У чувства есть содержание, т.е. про что чувство. И это содержание мыслится.

Если оно мыслится синкретически, то человек чувствует не пойми что — нечто путанное, непонятно к чему и как относящееся, безграничное и бесструктурное.

Если содержание чувства мыслится комплексно, то человек мыслит его примерно так: “я чувствую, что ты гад и я хочу дать тебе по лицу”. То есть тут уже понятно, про что чувство, к кому адресовано, появляются границы и структура у содержания чувства. Но само чувство не обобщено как “я злюсь”, а мыслится (и переживается) очень конкретно, в составе наглядного образа (вижу, что ты гад) и действия (дать бы тебе по лицу).

На более развитых уровнях комплексного мышления человек уже может мыслить содержания чувства обобщенно, как “я злюсь”. Но он мыслит в рамках этой конкретной ситуации — “я злюсь на этого конкретного человека, за то, что он меня назвал дураком”. А мыслить это содержание более обобщенно, выходя за рамки этой ситуации (“я злюсь на неуважение вообще, частным случаем которого является эта ситуация, в которой этот чел назвал меня дураком”) человек пока не может.

Ну и соответственно, содержание чувства можно мыслить понятийно. Т.е. ты понимаешь про что твое чувство на высоком уровне обобщения, со всеми структурными, системными отношениями этого “про что”. Например, ты понимаешь, что сейчас слова твоего собеседника вызывают у тебя стыд, и это частный случай твоего стыда вообще про эту тему, при этом ты чувствуешь злость вообще на стыжение по этой теме и в частности на этого собеседника.

О “понятийном уровне” развития чувств можно говорить, если ты всё это понимаешь не постфактум, в результате долгих размышлений, а сразу чувствуешь это сложное содержание во всей его сложности.

Чувства с разным содержанием — это по сути уже разные чувства. Поэтому развитие интеллектуальной составляющей чувств — это развитие самих чувств, серьезное их изменение. Сравните, как чувствуется а) непонятно что, б) злость, когда вы не осознаете, что злитесь, в) злость, когда вы осознаете, что злитесь, но не осознаете почему, г) злость, когда вы осознаете, что злитесь, а так же на что и почему. Это довольно разные переживания.

Аналогично мышление участвует и в желаниях. Содержание (предмет) желания можно мыслить синкретически, комплексно и понятийно. И это так же сильно разные желания.

Напомню, что самое замечательное в понятийном мышлении — это способность мыслить осознанно, произвольно, свободно. Так вот если интеллектуальная составляющая желаний развивается до понятийного уровня, то здесь происходит важный переворот. Возникает способность осознанно, произвольно, свободно уже не только мыслить, но действовать и жить вообще.

Это способность уже более развитая, сложная, чем способность произвольно мыслить. И возникнуть она может только после развития способности произвольно мыслить, т.е. после развития понятийного мышления.

Если в теории возрастов Выготского понятийное мышление — это главное достижение, главное содержание развития в подростковом возрасте. То развитие желаний (аффективной сферы в целом), интеллектуальной составляющей желаний до понятийного уровня и соответственно переход к осознанному, произвольному поведению вообще — это главное содержание следующего этапа развития, после подросткового возраста.

Выготский хорошо показывает, как развитие обусловлено социально. Потом на этом остановимся подробно. Сейчас про это важно сказать только следующее:

Развитие, переход от комплексного мышления к понятийному происходит благодаря обучению в школе (или эквивалентам этого). Школа — это общественный институт. Если бы школ не было (а были времена, когда их не было), то большинство населения оставалось бы на средних уровнях комплексного мышления (как малограмотные крестьяне из средней азии в исследованиях группы Выготского). Т.е. массовое развитие (в масштабах населения страны) требует столь массового же общественного института, который ведет это развитие за собой.

Мне кажется, что следующий после подросткового этап развития, т.е. тот этап, на котором мотивация человека должна достичь понятийного уровня — не только не поддерживается массовыми общественными институтами, но наоборот — социальная ситуация в которой оказывается большинство людей на сегодняшний день при переходе от подросткового возраста к взрослости препятствует этому развитию.

В следующий раз попробую про это подробней написать. А сейчас еще пара слов про психотерапию.

В психотерапии мы имеем дело как раз с недоразвитием интеллектуальной составляющей чувств и желаний, а скорее даже с патологическим развитием этой составляющей, т.е. с развитием приспособлений к недоразвитию, которые поддерживают и усиливают это недоразвитие.

Чем сильнее недоразвитие, тем “тяжелее” клиент. Очень хочется провести аналогию между линиями психотик-пограничник-невротик и синкретический-комплексный-понятийный уровень чувств/желаний, но такие аналогии требуют специального исследования.

11

В прошлый раз остановился на том, что в психотерапии мы имеем дело с неразвитыми (в своей интеллектуальной части) чувствами и желаниями.

Как психотерапия развивает чувства и желания?

Здесь надо снова вспомнить принцип “единства общения и обобщения”. Грубо говоря, чтобы понимать что-то, нужно про это общаться. А чтобы общаться про что-то, нужно это что-то понимать. Но ведущая роль в этом как бы замкнутом кругу у общения. Общение ведет за собой развитие понимания. Общение развивает понимание, а развившееся понимание позволяет общаться сложнее, более сложное общение снова развивает понимание и т.д.

Это все видели на примере развития детей, как они осваивают ту же речь в общении со взрослыми.

Общение может вести за собой понимание, если общение ориентировано на зону ближайшего развития понимания. Про зону ближайшего развития обычно все слыхали, но на всякий случай напомню: есть то, что человек еще не может делать сам, но может в сотрудничестве и с помощью более прокаченного человека. Вот это и есть зона ближайшего развития. Она начинается за пределами твоих самостоятельных возможностей, т.е. то, что ты можешь сам — туда еще не входит. И она заканчивается там, где ты не справляешься уже и с помощью прокаченного помощника.

Общение терапевта с клиентом про чувства и желания клиента развивает понимание чувств, если общение ведется в зоне ближайшего развития клиентского понимания. Т.е. клиент сам не смог бы назвать, описать, объяснить свои чувства и желания, но при помощи терапевта ему удается. Важно, чтобы это делал клиент при помощи терапевта, а не терапевт вместо клиента.

Если общение выходит за пределы зоны ближайшего развития — в сторону упрощения или в сторону усложнения, то оно бесполезно или вредно для развития понимания.

Общение терапевта с клиентом про чувства и желания требует и одновременно позволяет возникать всё более развитой способности мыслить содержание этих чувств и желаний: от синкретического к понятийному.

На уровне здравого смысла описанное выше и так понятно большинству терапевтов. Но есть пара типичных ошибок:

1). Считать, что есть два состояния: а) когда клиент не может назвать свое чувство/желание и б) состояние, когда может.

Здесь нет понимания, что даже верно называя чувство, клиент может мыслить его сильно по-разному (синкретически, комплексно, понятийно).

2). Представление, что понимание чувства само вспыхивает, если достаточно долго удерживать внимание клиента на феноменологии этого чувства — телесных проявлениях, интонациях и т.д.

Вместе с предыдущим пунктом это представление приводит к следующему:

мы, во-первых, думаем, что есть два состояния: “клиент не может назвать чувство” и “клиент может назвать чувство”, а, во-вторых, мы надеемся, что если достаточно долго удерживать внимание клиента на феноменологии чувства, то он из первого состояния перейдет во второе.

Оно-то, конечно, так и произойдет, но дальнейшего развития тут не предполагается, мы тут сделали всё, что собирались и могли. На деле клиент совершил самое первичное обобщение чувства и мыслит содержание своего чувства максимально примитивно. Так же, как ребенок, верно называющий солнце солнцем, но осмысляющий его максимально примитивно.

Описанные выше два ложных на мой взгляд представления приводят к тому, что у нас хорошо разработан метод поддержки первичного обобщения — то есть, как обращать внимание клиента на феноменологию чувства и т.д., чтобы он пришел к называнию чувства. Но очень мало теоретически разработан метод дальнейшего развития чувства (и желания) от синкретического до понятийного уровня.

Надо чуть больше сказать про ошибочность второго представления (про удерживание внимания на феноменологии и вспыхивание понимания) — ошибочность с моей точки зрения, конечно.

12

Не знаю, как начать, чтобы было последовательно, поэтому начну откуда получится.

Очень важный вопрос для понимания развития желаний (и их развития в психотерапии) — это вопрос: как связаны желания и отношения?

Выготский описывает одну занятную особенность младенцев. Они интересуются предметами, до которых могут дотянуться + находящимися чуть дальше. Тянутся к этим предметам, пытаются взаимодействовать с ними, следят за ними глазами. Но если предмет удаляется от них уже метра на 3, то они теряют к нему интерес, потому что он вне их зоны влияния, вне их ограниченного жизненного пространства. Однако, если к предмету, лежащему от младенца далеко (в тех же 3х метрах, например) подходит родитель, то младенец снова начинает реагировать на предмет, как на лежащий рядом — тянется к нему и т.д. Причем он не тянется к родителю, никак не вступает во взаимодействие с родителем (как дети постарше, намекающие родителю на вещь), а реагирует именно на вещь, которая как бы снова оказалась в зоне его влияния за счет того, что к ней подошел родитель (и может ее взять, принести).

Мне показалось, что это прообраз связи вообще между отношениями и желаниями.

Младенец не может сам удовлетворить ни одно своё желание. Все его желания удовлетворяются при помощи взрослых. В обнаружении и удовлетворении каждой потребности ребенка присутствует взрослый, как условие, средство, фон.

Легко заметить присутствие Другого/Других как условия, средства, фона и в каждой потребности уже взрослого человека. Конечно, уже не так легко, как у младенца, но можно.

Младенец не сознает своей отдельности от взрослого (матери или ее эквивалента). Сознание младенца — это сознание “пра-мы”. Т.е. он воспринимает себя с матерью, как Мы, в котором еще нет отдельного Я и отдельного Ты, а есть недифференцированное единство. Причем мать здесь не просто какое-то Ты, среди множества других Ты. Мать в этом единстве — это весь мир, от которого и сам младенец еще не чувствует своей отдельности.

По мере развития человека, это единство не распадается на абсолютно независимые Я и Ты. Оно становится более сложным, опосредствованным, но остается единством Я и Другого/Других, Я и Мира (социального).

Важно отметить, что само Я возникает первоначально из недифференцированного Мы. И возникает, как дифференциация на Я и Другой. Что это означает? Есть объективно два человека — ребенок и мать. Но в сознании ребенка сначала они отражены как единое целое, а затем в сознании ребенка происходит дифференциация, т.е. Я и Другой отражаются, как отдельные. И есть уже помимо двух реальных людей, две структуры сознания — Я и Другой.

Для здравого смысла не очевидно, что Я возникает, Кажется, что оно было всегда, с рождения. И еще менее здравому смыслу очевидно, что такая структура сознания, как Я необходимо требует наличия структуры “Другой” и без нее не может существовать, так же как верх без низа, а лево без право.

В предыдущем посте грозился подробно разобрать одну ошибочную идею, но мне это пока скучно делать. Поэтому буду продолжать про связь желаний и отношений (в следующем посте).

13

Ребенок изначально не автономное существо. Если родитель не будет заниматься удовлетворением потребностей ребенка (быть организатором удовлетворений), то ребенок помрет.

В каком-то смысле, ребенок рождается, как часть, а не как целое. Целым тут является диада “родитель и ребенок”.

Отношения ребенка и родителя существуют объективно + они отражаются в сознании ребенка (сознание родителя тут не трогаем).

Первоначальные отношения полного слияния и в сознании ребенка отражаются, как слияние, в котором ребенок и родитель не разделены, а представляют собой одно “мы”. Но не такое “мы”, как у взрослого, в котором есть отдельные Я и Другой, а первичное, недифференцированное “мы” без границ, отделяющих Я от Другого.

В этом смысле изначально в сознании ребенка он сам не отражается, как отдельное Я. То есть, Я как структуры сознания у него еще нет. И родитель в его сознании еще не отражается как Другой.

Объективные отношения и их отражение в сознании ребенка — это не две параллельные штуки. А это единство, в котором одно переходит в другое: сознание определяется объективными отношениями и в свою очередь определяет их. Подробнее про это позже. Но это единство, целостность, система.

Развивается эта целостность целиком. Т.е. развитие объективных отношений ребенка и родителя определяет развитие отражения этих отношений в сознании ребенка, которое в свою очередь изменяет, развивает объективные отношения и т.д.

Состояние этой целостности зовется у Выготского “социальной ситуацией развития”.

Вот я везде пишу “отношения ребенка с родителем”, но это не совсем точно. Потому что в лице родителя ребенок (младенец) имеет отношения с социальным миром вообще, со всем обществом, человечеством.

И развиваются отношения ребенка именно с социальным миром вообще. Сначала этот социальный мир равен родителю — и объективно, и в сознании ребенка. Первое разделение в сознании — это Я и Другой. Другой здесь — это и родитель, и мир (социальный) вообще.

Затем и объективные отношения развиваются (родитель становится для ребенка одним из представителей общества), и их отражение в сознании развивается — структуры “Я” и “Другой” вместе с их соотношением. Можно сказать, что образ Другого, Родителя — растягивается, расширяется на мир/общество вообще. И при этом, как-то структурируется, дифференцируется, усложняется. А реальный родитель “сужается” и занимает какое-то место в мире “вообще”.

Соответственно, усложняется и Я. Ведь Я и Другой в сознании не могут существовать одно без другого и они друг друга взаимно определяют. Одна кондиция Я предполагает соответствующую ей кондицию Другого и наоборот. Усложнение, структурирование Другого связано с усложнением и структурированием Я.

Если вспомнить про развитие мышления, то в структурах Я и Другой тоже есть интеллектуальный компонент, который развивается от синкретического к понятийному.

Мыслить Я и Другого можно синкретически, комплексно и понятийно.

Движение от комплексного мышления Я к понятийному предполагает, что от одного конкретного Я (а вернее многих конкретных ситуативных Я, привязанных к конкретным ситуациям) развитие идет к появлению Я-вообще, “всеобщего” Я, обобщенного Я и многих “особенных” Я, частных Я. Так что они представляют собой структуру-иерархию, как общее и частное. Если быть точнее, то появляется не одно обобщенное, всеобщее Я, а появляется структура, в которой есть разные по степени общности Я — более обобщенные и более частные.

То же самое и с Другим. От множество разных, единичных других развитие в сторону появления обобщенных Других, структуры в которой есть Другие разной степени обобщенности, общности.

С этим связана, например, устойчивость самоидентичности — и в хорошем и в плохом смысле. Если Я-вообще “плохой”, то любое конкретное проявление себя как хорошего может быть в моей структуре-иерархии Я — явлениями низкого иерархического уровня, т.е. это все для меня мои частные Я, случайные, единичные, не отменяющие моего плохого Я-вообще. Так же как один честный поступок вора еще не делает его честным человеком вообще.

С этим же связан и феномен переноса. Если Другой-вообще плохой (в моем сознании), то даже если сейчас он ведет себя “хорошо”, то это может быть явлением низкого в иерархии уровня, т.е. случайное, мимолетное, внешнее, не делающее погоды, не отменяющее то, что “Вообще”.

Напомню, кстати, про то, что Я и Другой взаимоопределяют друг друга.

Обвинитель предполагает обвиняемого, преследователь жертву, взрослый ребенка и тд.

Если я переживаю себя обвиняемым, то другого переживаю как обвинителя, если себя переживаю как ребенка, то другого как взрослого и т.д. И в обратную сторону — если другого переживаю как обвинителя, то себя, как обвиняемого, если другого как взрослого, то себя как ребенка и т.д.

Но если возвращаться к вопросу “как связаны отношения и желания”, то необходимо теперь сказать про такую штуку, как “различие смысла и значения”.

Приведу сначала цитату из Выготского (чуть подредактированную для конспекта) про различие значения и смысла слова:

“Смысл — совокупность всех психологических фактов, возникающих в нашем сознании благодаря слову. Смысл — сложное, динамическое, текучее образование. Значение — одна из сторон, аспектов смысла. Это наиболее устойчивая, точная, унифицированная его сторона.

Значение из словаря — константно. Но оно — лишь потенция для реального конкретного смысла, возникающего в живой речи. Значение — камень в здании смысла.”

Приведу пример. Значение слова “да” — абстрактное согласие. Смысл слова “да” — это то, что значит это конкретное “да” в конкретном контексте. И самая важная часть этого контекста — мотивация человека, говорящего/пишущего/думающего слово “да” в этой конкретной ситуации.

Одно и то же по значению слово может иметь противоположный смысл.

Различие смысла и значения можно обнаружить не только в словах, но и в такой штуке, как желания. Например, я хочу купить ноутбук. Значение здесь понятно, оно полностью отражено в самой этой фразе — “я хочу купить ноутбук”. А смысл может быть разным. Я могу хотеть развлечь себя покупкой ноутбука или я могу хотеть позлить кого-то этой покупкой, или проявить свою лояльность к кому-то и т.д.

То есть у значения так же есть “словарное значение” — внешняя, как бы объективная, абстрактная сторона и есть смысл — конкретное сложное содержание желания, определяемое всей полнотой контекста, ситуации, истории, динамики и т.д. и т.п.

Контекстом для каждого желания человека являются отношения (Я-Другой, Я-Мир). А точнее — единство объективных отношений и их отражения в сознании.

Это начинается с младенчества, когда любой предмет, любое явление мира опосредствованно отношениями с Другим (родителем) наипрямейшим образом. Любой предмет окрашен ситуацией в отношениях с родителем — он запрещен или разрешен, доступен или недоступен, становится предметом внимания или ходит в тень, он получает одну интерпретацию или другую.

По мере развития человека, эта ситуация теряет столь прямолинейный и наглядный характер, но остается. Каждое событие имеет какой-то смысл в моих отношениях с социальным миром. Каждое мое желание существует в контексте этих отношений.

Если я переживаю отношения с миром, как “они презирают меня, я неудачник”, то каждое мое желание может оказаться вариацией на тему доказательства “им”, что я не неудачник. И в этом будет смысл каждого моего желания при разных значениях этих желаний.

И вот мы подходим к самому главному. Вспомним принцип “единства общения и обобщения”. Чтобы что-то понимать, нужно про это общаться. А чтобы это понимать на уровне осознанности, нужно, чтобы это общение доросло до понятийного уровня.

Чтобы понимать смысл своих желаний, необходимо общаться про отношения “Я-Другой”/”Я-Мир” из которых этот смысл проистекает. Если это общение невозможно, то невозможно и понимание/осознавание.

Что мы имеем чаще всего, как норму? Отсутствие такого общения, или урезанные, слабо развитые его варианты. Как следствие — в норме люди мыслят контекст своих желаний (т.е. отношения Я-Другой/Я-Мир) на примитивном уровне — комплексном или даже синкретическом. Смысл своих желаний соответственно — тоже.

Получается, что обычно человек смысл своих желаний мыслит сильно более примитивно, чем значение. Но смысл ведь играет определяющую роль.

И как следствие, человек блестяще, на понятийном уровне мыслит математическую задачу, но совершенно не понимает, зачем вообще он этим занимается.

Кстати, как выглядит синкретический и комплексный уровень мышления Другого? Ближе к синкретическому — это например, когда чувствуешь, какое-то недифференцированное давление на тебя, угрозу, которая исходит не от конкретных лиц, а как бы от вселенной, от атмосферы вокруг, разлита по воздуху. Т.е. когда Другой — это нечто недифференцированное и безграничное.

А ближе к комплексному — это, например, феномен переноса.

14

В прошлый раз писал про различение смысла и значения в желаниях.

Не знаю, насколько правомерно привлекать эти термины. В какой-то момент мне аналогия между отношением смысла и значения в речи и в желаниях помогала, но она же может и запутывать. Поэтому пока, наверное, от нее отвлекусь и сосредоточусь на сути. На том, как соотносятся развитие желаний и развитие отношений.

Уже писал, что “объективные” отношения человека с миром (социальным) и отражение этих отношений в его сознании — это единство. Говоря “отношения” я часто имею ввиду именно это единство.

Желания возникают в отношениях, производны от них. Раньше, когда я думал про развитие желаний, то не думал про связь с отношениями. Думал только про то, как мыслится желание само по себе — синкретически, комплексно, понятийно.

И когда представлял себе, как выглядит понятийно мыслимое желание, то виделась мне иерархия из желаний от общего к частному, система желаний и т.д. Но такое представление само по себе не системно, потому что носитель желания (человек) тут представляется изолированным, автономным, атомом. И все его желания как будто принадлежат ему самому по себе, независимо от всех систем, частью которых он является. Т.е. независимо от его социальных связей, отношений.

Но, во-первых, человек возникает из отношений, они предшествую его возникновению, как отдельного (вспомним сознание “пра-мы”, предшествующее возникновению индивидуального Я). Дальнейшая его индивидуализация заключается не в том, что он перестает быть производным от отношений (общественных), а в том, что он всё больше и активнее участвует в том, как именно он производится и воспроизводится из отношений.

Во-вторых, как следствие из производности человека от отношений, и его желания — это так же производное от отношений, их системное свойство. Изменение отношений изменяет желания. Изменение характера отношения изменяет характер желаний.

Поэтому, чтобы мыслить желания понятийно (а соответственно и системно), необходимо мыслить их в составе производящей их системы, т.е. в единстве с отношениями.

Теперь надо вспомнить две штуки:

а). принцип единства общения и обобщения

б). единство “объективных” отношений и их отражения в сознании.

Принцип единства общения и обобщения тут вот причем. Про желания сами по себе люди общаются довольно много. А вот про отношения, от которых эти желания производны — общаются очень редко.

И соответственно, уровень понимания, осознания распределяется так же. Желания сами по себе еще туда сюда понимают-осознают, а вот производящие их отношения и связь с отношениями — исключительно редко. А понимать-осознавать желания в отрыве от отношений — это значит понимать их в плане значения, а не в плане смысла (если возвращаться к этой аналогии). Т.е. понимается абстрактная, устойчивая часть желания, относительно легко выражаемая словами и взятая вне всей сложности контекста. А их конкретное, сущностное, живое содержание — нет.

Психотерапия — это редкий вид общения, в котором предметом общения в значительной степени являются как раз отношения общающихся. Соответственно, и смысл высказываемых и проявляемых желаний, а не только их значение.

А вот вторая штука (про единство “объективных” отношений и их отражения в сознании) здесь вот причем. Развитие осознавания/мышления отношений требует и развития “объективных” отношений, а развитие “объективных” отношений требует и развития их мышления/осознавания. Это единый процесс, где шаг в сфере сознания должен продолжаться в сфере “бытия” и наоборот.

Если вспоминать про линию синкретическое-комплексное-понятийное, то и “объективные” отношения могут иметь синкретическую структуру (бесструктурность, слияние, хаос), комплексную (множество изолированных друг от друга отношений, не образующих никакого единства, системы, иерархии, ситуативных) и понятийную.

Продолжение развития того, как мыслятся отношения (сознания) на определенном этапе требует развития объективных отношений и без этого невозможно, а затем продвижение в развитии объективных отношений на каком-то этапе потребует изменения, развития мышления отношений и без этого будет невозможно. Так они и должны продвигаться поддерживая друг друга, продолжаясь друг в друга.

Это важно понимать и для психотерапии (терапевтических отношений), и для реальной жизни. Часто встречается желание осуществить изменение в одностороннем порядке — “изменить сознание, а бытие подтянется” или “изменить бытие и подтянется сознание”.

Надо теперь, наверное, больше примеров про развитие отношений и их мышления, а так же того, как это практически связывается с развитием желаний.

15

Попробую привести примеры того, как выглядит развитие чувств/желаний/отношений в терапии.

В начале терапии клиент практически не способен говорить про свои чувства и желания (если способен, то он пришел уже продвинутым, в логическом смысле это уже не начало).

И тут есть две стороны.

Первая — он как будто когнитивно на это не способен. Т.е. у него нет языка для описания чувств и желаний, он не знает как называются разные чувства, не отличает чувства от мыслей, образов и ощущений. Ему как будто сложно сосредотачиваться на чувствах, распознавать их.

Вторая — ему заметно сложно говорить про чувства и желания с другим человеком (терапевтом), это вызывает у него сильный дискомфорт. Он чувствует опасность в том, чтобы говорить про свои переживания — опасность для себя и/или опасность для терапевта. Он опасается проявить что-то стыдное, уязвимое, осуждаемое и получить за это от терапевта (терапевт или скажет/сделает что-то плохое или подумает). И одновременно, он опасается обидеть, разрушить терапевта своими переживаниями (злостью, презрением, недоверием и т.д.).

Несмотря на то, что клиент пришел на терапию с желанием получить помощь — эта часть желания тут оказывается лишь значением, а смыслом желания оказывается другое. В данном случае — это может быть “не показать слабость”, “сохранить лицо”, “доказать свою крутость”. Смысл преобладает над значением. На уровне значения он хочет помощи и “разбора” своих чувств, но это значение занимает подчиненную роль по отношению к смыслу — “доказать свою крутость” (например) и желание получить помощь оказывается лишь внешней формой желания доказать свою крутость. Он просит рекомендаций, советов, “терапевтической работы”, но всё его поведение подчинено желанию не показать своей слабости, доказать, что силен.

Откуда берется такой смысл? Смысл производен от отношений, от того, как человек мыслит отношения. Чем примитивнее он их мыслит, тем примитивнее производный от них смысл.

Получается, что смысл желания, производный от примитивного мышления отношений — тоже мыслится примитивно (синкретически-комплексно). Вспомним, что такая штука, как осознание возможна лишь при понятийном мышлении. Соответственно смысл желания не только примитивен тут, но и не осознается.

А так как смысл преобладает над значением, то есть подчиняет его себе, то получается, что примитивный, неосознанный смысл желания подчиняет себе более развитое и осознанное значение желания. Примитивный, неосознанный смысл делает значение лишь формой своего выражения.

Это не значит, что желание получить помощь здесь — не настоящее или недостаточно сильное. Это значит, что оно оказывается в подчиненной роли в этом взаимодействии и не имеет возможности определять поведение, играть решающую роль в его направлении.

Почему отношения мыслятся примитивнее всего остального? Вспомним принцип единства общения и обобщения. Клиент не имеет развитого общения про отношения (про остальное еще так сяк, а тут совсем неважно), поэтому неразвито их мыслит и не осознает.

16

Итак, у клиента в отношениях с терапевтом на ранних стадиях много опасений про разговор о чувствах/желаниях. И прося о помощи, соглашаясь на разговор о чувствах/желаниях, он при этом неосознанно старается скрыть их. Субъективно он это не переживает как попытки скрыть. Он просто чувствует неясный дискомфорт и ступор, пустоту в голове в ответ на вопросы про чувства и желания.

Как я уже говорил, в этом моменте есть две стороны. Одна — отношенческая, делающая сложным или невозможным разговор о чувствах. А вторая — взаимосвязанная с ней, “техническая”: та же невозможность говорить о чувствах, что возникает в отношениях с терапевтом — присутствует и в других отношениях клиента (возможно, во всех). Соответственно, у него нет ни практики общения про чувства, ни соответствующего отражения ее в сознании — языка, представлений, понятий о чувствах/желаниях. Т.е. так сказать, нет технического оснащения для разговора о чувствах, неоткуда было ему взяться без практики.

Поэтому неспособность говорить с терапевтом о своих чувствах поддерживается и с этой стороны.

Содержание терапии на этом этапе — движение по обоим фронтам: и создание безопасных отношений, и поддержка/развитие технического оснащения для разговора о чувствах/желаниях.

Итогом этого этапа является способность о чувствах говорить — обнаруживать их, распознавать, называть, сообщать о них терапевту. Но возникшие чувства клиент пока не связывает с отношениями. С отношениями вообще и с отношениями с терапевтом в частности. Чувство он осознает пока, как существующее само по себе. Например, мне стыдно, но не перед кем-то, а просто. Или “перед самим собой”.

На следующем этапе фокус как раз на этой связи — чувств с отношениями. Терапевт помогает обнаруживать за чувствами отношенческие контексты, к которым чувства относятся. К кому обращены чувства? в отношениях с кем они возникают? как реакция на кого? на что в отношениях?

В разговоре о каждом чувстве есть напряжение отсутствия, фигура умолчания — отсутствующий, но подразумеваемый персонаж. Чувство производно от отношений с ним.

При поддержке терапевта клиент обнаруживает какой-то очень размытый образ этого персонажа. Этот персонаж мыслится синкретически. У него нет внятных границ и структуры. Но в отличие от предыдущего этапа — он появляется, а отношения с ним — как контекст, от которого производно рассматриваемое чувство.

Дальнейшее содержание работы на этом этапе — обобщение и структурирование этого персонажа (этих персонажей).

Каким образом? Вспомним принцип единства общения и обобщения. Хорошим примером работы этого принципа является гештальтистский диалог с пустым стулом (и воображаемыми персонажами вообще). Многие ошибочно воспринимают его, как способ сбросить напряжение, выговориться, выпустить пар. Но действительное его содержание в том, чтобы связать изолированные друг от друга области сознания.

Связать в одной системе, как ее части, установить структурированные, структурные отношения между этими областями сознания.

Сформулировать высказывание в адрес персонажа (на пустом стуле) — это уже установить такое структурное отношение между ним и собой. А затем сформулировать ответ от имени персонажа — это уточнить первоначальное структурирование, продолжить его. Такой диалог в целом — это развитие этих структурных отношений (между прежде изолированными областями сознания).

Диалог отличается от “рассуждений о” тем, что в диалогических высказываниях участвует чувство, желание. Поэтому связываются именно области сознания (в целом), а не абстрактные идеи.

Важно, что не только устанавливается связь между прежде изолированными областями, но и что они от этого изменяются. Установление структурной связи между областями — структурирует, дифференцирует и каждую часть этих отношений.

Итак, основное содержание работы на этом этапе, как я уже сказал — это обобщение и структурирование того “персонажа” — Другого. Через организацию диалога между клиентом и его Другим. В этом процессе структурируются, дифференцируются и Другой, и Я клиента.

В начале этого этапа Другой был кашей из невнятных, неосознаваемых образов. Эта каша проецировалась на реальных людей. Клиент не различал к чему, к кому именно относятся его чувства — они относились к чему-то в этой каше, из отношений с этой кашей. Клиент испытывает в одних отношениях чувства как будто из других, т.е. адресованные другому Другому. Но так как все Другие у него — одна каша, то. отношения спутаны и чувства от них производные — спутаны, не адекватны, не точны.

Итоги этого этапа — Другие структурируются, между ними возникают структурные, иерархические отношения. Соответственно и между отношениями с разными Другими возникает ясность и структура. Клиент начинает различать, что к кому относится, к каким отношениям. Что относится к его отношениям с его “отвергающей фигурой” вообще, а что к отношениям с этим конкретным человеком, отвергающим его в данный момент.

Но на этом этапе, отношения с разными своими Другими клиент мыслит еще односторонне. Например, в отношениях с “отвергающим Другим” он видит только эту сторону — его отвергают, он отвергаемый. Однако все отношения такого типа по-гегелевски двусторонни. Отвергающая фигура одновременно является отвергаемой и наоборот.

Поэтому содержанием следующего этапа становится обнаружение второй стороны в Я и в Другом, а так же в их отношениях.

17

Остановился на том в прошлый раз, что клиент уже мыслит “Другого” более дифференцированно, системно. Соответственно, более дифференцированно и системно он мыслит и отношения (отношения Я-Другой). А так как смысл чувств/желаний производен от того, как мыслятся отношения — то и этот смысл начинает мыслиться более дифференцированно/системно.

Конкретно это проявляется в том, что клиент осознает отношенческий контекст, из которого возникают его чувства (например, обида из отношений “Я vs родительская отвергающая фигура”) и различает эти контексты (т.е. видит, где отношения с отвергающей фигурой “вообще” и где отношения с этим конкретным человеком, отвергающим меня сейчас). Соответственно, его чувства и желания становятся более адресными, адекватными реальности, конкретному контексту. Контексты перестают путаться и хаотично смешиваться, и чувства с желаниями перестают направляться в неадекватные стороны.

Но как я уже в прошлый раз говорил, клиент на этом этапе еще мыслит отношения Я-Другой односторонне. Например, он осознает себя обвиняемым, а Другого обвиняющим. И это распределение ролей в его мышлении устойчиво.

Но отношения всегда имеют двусторонний характер. Обвиняемый винит обвинителя за обвинение. А обвинитель чувствует вину за то, что обвиняет (ну, это если грубо).

Клиент на это стадии осознает только одну сторону двусторонних отношений. Испытывая вину перед обвинителем, он не осознает своей на него злости, возмущения, не осознает, что винит его за его поведение, не осознает, что косвенно, непрямо выражает это обвинение.

Здесь мы оказываемся в точке, которая очень похожа на самое начало терапии. Терапия начиналась с того, что клиент не осознавал чувств и не мог говорить о них, потому что отношения, от которых эти чувства производны, во-первых, придавали им запретный, опасный смысл, а во-вторых, делали этот смысл неосознанным.

В ходе терапии развивались отношения с терапевтом (в сторону большей безопасности) и развивалось мышление этих отношений. В результате, смысл чувств с одной стороны стал менее запретным/опасным, а, во-вторых, стал мыслиться достаточно развито, чтобы осознаваться.

Но как мы теперь видим, у отношений обнаружилось существование второй стороны, и эта сторона сейчас находится почти в той же точке, что и отношения вообще в начале терапии. Эта сторона мыслится неразвито, не осознается, и придает некоторым чувствам запретный/опасный смысл (неосознанный опять же).

И для этой стороны отношений нужно опять пройти тот же путь, что и для отношений вообще был пройден с начала терапии.

Итогом этого пути и этого этапа терапии будет то, что две стороны отношений столкнутся для клиента в отчетливом конфликте: чувствая вину перед обвинителем, клиент начинает на эту вину и на обвинителя злиться; а злясь на обвинителя и обвиняя его, клиент начинает чувствовать за это вину. В результате он в ступоре, его чувства/желания в клинче. Он не может ни извиниться перед обвинителем, ни послать его к черту.

Удерживать осознавание обеих сторон в таком конфликте сложно. Они как бы чередуются в сознании и легко происходит откат к предыдущей стадии — исчезновение из осознания наиболее “слабой” стороны отношений, в сознании остается устойчиво только одна сторона.

Это точка в терапии, дальше которой нельзя пойти без правильного понимания парадоксальной теории изменения (а правильно понять ее без Гегеля сложно).

Типичная ошибка здесь, возникающая от нехватки гегельянства — это пытаться разрешить конфликт между конфликтующими сторонами отношений. Например, у клиента в конфликте роль обвинителя-агрессора (злость, обвинение) и обвиняемого-жертвы (страх, вина). Ошибочной попыткой разрешить конфликт, будет поиск “адекватной” формы выражения злости, обвинения. Такой формы, при которой выражение злости не вызовет потом чувства вины. Терапевт может начать дрессировать клиента на такое корректное выражение злости, надеясь, что это снимет конфликт между злостью и виной.

Или возможен аналогичный путь с другой стороны — искать такую форму выражения чувства вины, от которой клиент не начнет злиться на эту вину и на обвинителя. Т.е. и вину выразит (проживет, освободится от нее) и злиться не начнет. Опять-таки, как будто конфликт снимается.

Это всё кажется разумным, но не работает. А если срабатывает, то в тех случаях, когда терапевт не понимая, что делает, случайно делает другие правильные вещи.

Почему не работает, в чем тут ошибка?

В попытках найти и натренировать “корректную” форму предполагается, что та форма, которая есть сейчас (не корректная) — это лишь форма, которая может быть изменена, отброшена без потери содержания. Здесь отношения формы и содержания мыслятся, как внешние.

Но эти отношения не внешние. Сказать “я сейчас сильно злюсь на тебя” и сказать “сдохни, тварь!” это не просто две разные формы выражения одной и той-же злости. Это два разных переживания, в которых форма и содержание неразрывны. Нельзя переживание “сдохни, тварь!” выразить во фразе “я на тебя сильно злюсь”, она его не выражает.

Когда терапевт начинает обучать клиента выражать переживания в “корректной” форме, то этим самым он предлагает клиенту отбросить со старой формой и переживания, выражаемые этой формой. И заменить их “корректным” аналогом, который на самом деле не эквивалентен, является суррогатом.

Клиент чувствует, что “не корректная” форма — это не “просто” форма, а это он сам, такой какой он на данный момент есть. И вот терапевт, предлагая искать и тренировать “корректную” форму, тем самым сообщает клиенту — “ты, таким, какой ты есть, — это нечто неправильное, что надо отбросить и заменить правильным”.

Такая “тренировка”, если клиент ее принимает, становится основой для нового расщепления. У клиента иногда получается выражать злость “правильно”, но так же регулярно и не удается. И он борется с собой, со своей неспособностью выражать злость “правильно”, стыдится этой неспособности, злится на себя и это превращается в новый устойчивый внутренний конфликт, расщепление и невроз.

Парадоксальная теория изменения (в “гегельянском” прочтении) предлагает другое.

Если исследовать отношения формы и содержания в том, как клиент злится и винится, то обнаружится невероятно интересная штука. Обнаружится, что то, как клиент злится — это форма выражения вины. А то, как клиент винится — это форма выражения злости.

В обоих случаях — форма и содержание противоположны, но при этом представляют собой одно целое.

Это не очевидная идея, поэтому приведу многим знакомый пример. Причастные к терапии люди много раз видели, как выражение злости между двумя людьми делает их ближе, а сдерживание злости делает их отстраненными и холодными друг к другу.

Здравый смысл наоборот, заставляет рассуждать так: выражать злость — это отдаляться, а я хочу быть ближе, поэтому придержу злость. Но удержанная злость отравляет и в итоге оказывается формой отстранения.

Когда человек и зол на партнера, и хочет быть ближе, то конфликт между этими желаниями снимается, когда они соотносятся как форма и содержание. Причем, обе стороны конфликта одновременно играют обе роли — и формы, и содержания по отношению друг к другу.

Злость — это форма приближения, но одновременно приближение оказывается формой выражения злости. Такое получается, злобное приближение и приближающая злость.

Это единство противоположных формы и содержания уже всегда есть в каждом таком конфликте. Но оно клиентом не осознается так. И вот задача терапевта в том, чтобы помочь клиенту обнаружить, осознать это, уже имеющееся единство противоположного.

Если это удается, то при том, что клиент внешне не меняет форму выражения, например, злости и вины, но их смысл меняется. Раньше конфликт был конфликтом за счет того, что клиент прерывал злость, так как она вызывала вину, и прерывал вину, так как она вызывала злость — получался клинч.

Теперь, когда клиент видит, что злость — это форма выражения вины, он ее не прерывает и дает ей осуществиться, завершиться и перейти в свою противоположность. Так же он видит, что вина — это еще и форма выражения злости, поэтому он ее не прерывает, а дает ей осуществиться, завершиться и перейти в свою противоположность.

Конфликт двух сторон разрешается в одном и том же действии (злом покаянии/кающейся злости), одно и то же действие как бы ведет в две противоположные стороны. Поэтому ситуация не застревает в постоянном ступоре, а разрешается, развивается, переходит в другое.

18

В прошлый раз писал про стадию, на которой клиент открывает, что у его чувств, желаний, отношений есть вторая сторона. И вторая сторона с первой в противоречии, конфликте. Клиент приходит к осознанию и переживанию внутреннего конфликта.

Задержусь немного на этом моменте. Тут важно подчеркнуть, что внутренний конфликт — это определенное достижение, результат развития.

Грубо и схематично это так можно объяснить: 

1). Синкретическое желание не имеет структуры, поэтому не может вступить ни с чем в конфликт/противоречие. Столкнуться с чем-то в противоречии может только нечто определенное, с границами и структурой.

2). Комплексное желание имеет структуру и границы, но разные синкретические желания — это острова в океане, изолированный друг от друга автономные куски. Они не мыслятся в рамках одной, единой системы. А то, что не входит в одну систему, одну целостность — так же не может оказаться в конфликте/противоречии. 

3). И только когда желания мыслятся в понятиях, как части единой системы, между ними возможны напряженные, острые конфликты/противоречия. 

       Однако, чтобы преодолеть внутренний конфликт, нужно пойти дальше. В прошлый раз я описывал суть этого “дальше”, этой стадии терапии, которую я для себя называю гегелевской. Сейчас напишу про нее чуть подробнее.

Раньше я писал про три больших эпохи в развитии мышления (а через мышление — всего остального, с ним связанного) — синкретическую, комплексную и понятийную. Теперь нужно сказать, что понятийная стадия сама делится на две важных подстадии: рассудочное и разумное мышление. Или другими словами — формально-логическое и диалектическое.

Сейчас попробую сформулировать в чем их отличие. У тех, кто знаком с Гегелем и вообще с философией, сейчас пойдет кровь из глаз и ушей от того, как я использую (и выдумываю) термины. Заранее признаю, что я всю диалектику упростил и переврал. Но даже в этом виде получилось кое-что.

Итак. 

1). В каждой штуке, в каждом явлении можно выделить “бытие” и “завершение”. То, что огонь горит — это его бытие. А то, что он сгорает — это его завершение.

Для рассудочного (формально-логического) мышления бытие и завершение оторваны друг от друга. Огонь для него или горит, или догорает. Человек или живет, или умирает. 

Для разумного (диалектического) мышления бытие и завершение “едины в различии”. Это значит, что а) они тождественны: гореть и сгорать — это одно и то же, один и тот же процесс, а не два процесса. Жить и умирать — это одно и то же, один и тот же процесс. 

б) при этой тождественности они таки различны/противоположны. Именно поэтому горение оборачивается сгоранием, исчезновением огня, жизнь приводит к смерти и т.д. Если бы не было противоположности между этими двумя сторонами единого процесса, то и сам процесс был бы стабильно непротиворечив — огонь так бы и горел бесконечно, а жизнь бесконечно бы жилась. 

в) тождественность противоположностей (и противоположность тождественностей) делает каждую из них тем, что она есть. Горение является горением потому, что сгорает. Если не сгорает, значит не горит. А сгорание является таковым, потому что горит. Не горело бы — не сгорело бы. 

2). В каждой штуке можно выделить ее “наличное бытие” и ее “ничто”. Наличное бытие — это то, что “налицо”, то, что положительно, утвердительно есть, явно и очевидно. А ничто — это противоположность наличного бытия, но которая не налицо, которой нет положительно и утвердительно, зато она есть отрицательно и скрыто. Например, когда человек жив, то жизнь — это наличное бытие. Жизнь налицо, она положительно есть, очевидна. А вот смерти тут положительно как будто бы нет, ее не увидеть и не потрогать. Но жизнь — это умирание. Смерть — это оборотная сторона жизни. Когда жизнь есть налично, смерть — тоже есть, но как ее ничто, как отрицание жизни, ее исчезание, испарение, исчерпание (умирание). 

Когда наличное бытие завершается (вспомним бытие и завершение из предыдущего пункта), оно превращается в свое ничто и как бы меняется с ним местами. Ничто становится наличным бытием, а наличное бытие становится его ничто. Когда жизнь человека завершается, он умирает и смерть становится наличным бытием — тем, что налицо, тем, что явно, очевидно и положительно есть. А жизнь становится его ничто (тут уже слишком сложно для наглядного примера, поэтому развивать этот пример не буду в данную сторону).

Так вот. Для разумного мышления противоположности — едины, присутствуют одновременно в одном и том же: наличное бытие есть и его противоположность в нем так же есть, но как его ничто (отрицание, исчезание). Завершаясь они как бы меняются местами, переворачиваются, но остаются в перевернутом виде так же едины. 

А для рассудочного мышления противоположности абсолютно отдельны. Когда человек жив, смерти нет. А так как они отдельны, то и проникают они друг в друга только извне. То есть жизнь не переходит в смерть сама, по своей внутренней необходимости, а может быть обращена в смерть только внешним вмешательством. 

Итого:

Рассудочное мышление мыслит бытие и завершение, а так же наличное бытие и его ничто — как оторванные, отдельные друг от друга, внешние друг другу.

Диалектическое мышление мыслит их как единые в различии.

Теперь чуть ближе к нашей теме, к желаниям. Конспективно:

При рассудочном мышлении:

— Человек хочет определенного наличного бытия и не хочет его противоположности (так как мыслит рассудочно). 

— Но для наличного бытия быть = переходить в его ничто. 

— Сдерживая, прерывая переход в ничто, он на самом деле сдерживает и прерывает бытие.

— Чтобы преодолеть прерывание, сдерживание бытия, человек вынужден подталкивать и принуждать себя к реализации наличного бытия. 

— Получается клинч сдерживания/прерывания и принуждения/подталкивания. 

— Переход наличного бытия в ничто происходит всё равно, но стихийно. 

— Человек начинает прерывать, отрицать новое (нежеланное) наличное бытие. Но это же мешает ему завершиться и перейти в свое ничто (желанное наличное бытие). Поэтому человеку снова приходиться принуждать и подталкивать себя к желанному наличному бытию. Получается перевернутый клинч. 

— Переход нежеланного наличного бытия в ничто и соответственно, в желанное наличное бытие снова таки происходит, но стихийно. И всё начинается по новой.

Нужно объяснить эти два стихийных перехода из клинча. 

Клинч работает, как отрицание наличного бытия, оно перестает быть из-за клинча, но не за счет осуществления (завершения), а за счет распада. 

Его (наличного бытия) распад — это такой вариант перехода в его ничто. Но противоположность утверждается опустошенной, так как не содержит в себе осуществленную противоположность, а содержит в себе ее руины. И в обратную сторону повторяется то же самое. 

Поэтому общая тенденция — истощение. 

Такая устойчивая борьба “в пользу” определенного наличного бытия возможна только на уровне понятийного мышления. Потому что до этого человек не может быть столь последователен и так четко различать стороны конфликта. Но речь тут именно про рассудочное понятийное мышление.

Преодоление конфликта-клинча требует уже перехода к диалектическому понятийному мышлению.

Диалектическое мышление мыслит бытие и завершение, а так же наличное бытие и его противоположность — как единство различного.

— В осуществлении наличного бытия оно видит одновременно и осуществление его противоположности (осуществление жизни = осуществление смерти). В бытии оно одновременно видит его завершение и наоборот. 

— При этом эти различные стороны тут человек различает  а) как разные потребности (человек хочет определенного наличного бытия, но и его противоположности хочет) и б) как разные действия — к одному желанию ведет одно, к противоположному — противоположное.

— Но так как различное человек тут видит в едином, то два противоположных действия осуществляются для него в одном и два противоположных желания удовлетворяются в одном — внутренне различном (но едином). 

— Благодаря этому нет конфликта-клинча между противоположностями. Не надо ничего сдерживать и принуждать. 

Теперь нужен пример.

Человек прерывает/сдерживает свое презрение к людям. При этом сам чувствует себя регулярно презираемым. Т.е. он постоянно чувствует стыд, чувствует, что он какой-то не такой, ущербный, корявый, плохой и т.д.

Тут у нас пара противоположностей — презрение и унижение (стыд).

Налично, т.е. явно, на поверхности — стыд. Человек постоянно критикует себя, недоволен собой, а в адрес других высказывается скромно и корректно, а когда замечает некорректность — обрывает себя. 

Но если присмотреться, то замечаем, что планка для себя у него выше, чем для других. И если он будет себя вести как другие (например, открыто их презирать), то это будет позор для него. Получается, что вести себя как те люди, которые его презирают — это ниже его достоинства и такое поведение он презирает. В этом смысле, не презирать их — это значит не опускаться до их уровня, это значит превосходить их, утверждать свое превосходство и иметь возможность смотреть на них свысока.

Сдерживание презрения здесь оказывается формой презрения. Если же он выскажет презрение, обнаружит его для других и для себя, то он опустится до уровня презираемых им людей, сам станет достоин презрения и будет переживать это как унижение. И тогда презрение тут будет формой унижения. 

В обоих вариантах есть единство противоположных формы и содержания. Но так как человек мыслит тут рассудочно, то такое единство он помыслить не может. Сдерживая презрения он видит только одну сторону — его презирают, а сам он презирать не может в силу сдерживания (и не замечает, что уже презирает). А высказывая презрение, он замечает только что, поступает презренно и нелепо, чувствует унижение (не замечая, что выражая презрение, он устанавливает наконец одну планку для себя и других, оказывается на равных, и презирая других, он оказывает им уважение, в том смысле, что оценивает их как равных, а не как тех, кто ниже его). 

 А как тут влияет, то что человек замечает или не замечает вторую сторону? и что значит “замечает/не замечает”? 

Пока чел “не замечает”, оно есть только в себе и оно “происходит”, он не может делать это сознательно и произвольно. Когда он осознает в диалектических понятиях, “замечает” обе стороны, то оно становится “для себя”, становится сознательным и произвольным.

А зачем сознательность, если все происходило само до этого?

Когда было само (в себе), то Я (субъект) было частично, односторонне. Действие было сознательно и произвольно, но в силу частичности, оно входило в более широкое целое, оказывалось в нем одной из несоотнесенных друг с другом сил, вместе образующих стихию (по отношению к частям, закономерную в себе, но не сознательную (не для себя)). 

“Заметить” обе стороны, осознать в диалектических понятиях — это прийти к целостному Я, охватывающему обе стороны. То, что было закономерно лишь в себе и не сознательным, а по отношению к частям — стихийным, становится теперь сознательным, произвольным, в целом и в частях. Частичное (Я) становится не частичным, а особенным. 

      Перескочу к началу. Что наглядно изменяется у клиента? Теперь, когда он сдерживает презрение, то замечает в этом единство сдерживания и выражения презрения, удовлетворение обеих потребностей. Поэтому не прерывает сдерживание и не прерывает выражение презрения в нем. То и другое осуществляется.

      Расщепление, внутреннее — между формой и содержанием, и “внешнее” — между противоположностями, переходящими друг в друга. Ему так же соответствует расщепление в отношениях. Каждый человек в паре является частичным для этих отношений (и сам внутри расщеплен, частичен и по отношению к целостному себе). Его сознательные действия частичны по отношению к целостным отношениям и суммируясь с частичностью второго человека, образуют стихию. Эта стихия — стихийна по отношению к ним, как к частям, но сама внутри закономерна. Закономерна, но не сознательна. И поэтому эти двое не являются субъектами отношений. 

В чем заключается преодоление частичности в отношениях?

Если выражением презрения я выражаю и уважение, признание равности, то другой человек может увидеть (понять)обе эти стороны или может реагировать на одну из них (т.е. односторонне реагировать). Если он реагирует устойчиво односторонне, то в отношениях с ним я тоже могу быть только односторонним или отношения распадутся. Т.е. я не смогу выражать уважительное презрение, потому что его это только унижает (но в этом нет признания и уважения для него) или только наоборот (что реже бывает, но возможно).

Суть терапии на этой стадии в том, чтобы поддерживать осознавание клиентом единство различного и в отношениях с терапевтом (терапевт замечает единство противоположного в отношении клиента к нему, сам на это реагирует не односторонне, а осознавая и объясняя клиенту единство различного в своей реакции) и во всех остальных отношениях, про которые они говорят. 

Что получается в результате?

Рассудочный внутренний конфликт и соответствующие ему конфликты в отношениях с терапевтом развиваются в конфликт диалектический. 

Если раньше человек всех презирал, сдерживал/прерывал презрение, потому что всех уважал (внутренний рассудочный конфликт), то теперь он может выражать презрение и в этом акте выражать уважение (единство различного). Так как тут нет прерывания, то и презрение и уважение осуществляются, исчерпываются и на их место может прийти что-то новое, а старая ситуация может быть пройдена и оставлена в прошлом. Человек становится более гибким, изменяющимся, развивающимся. А за счет этого — и более устойчивым.